ИДЕМ НА РЕКОРД...

Гиль Павел Евстафьевич

Машинист экскаватора Криворожского Центрального горно-обогатительного комбината имени 50-летия Советской Украины, Герой Социалистического Труда

Лучи утреннего солнца только что коснулись рабочей площадки, расположенной почти на сто сорок метров ниже уровня земли. В глубине карьера, где под горной породой, тускло поблескивая на откосах, залегают пласты железной руды, еще сплошная тень. Взглянув сквозь запыленное стекло кабины экскаватора на высокое, безоблачное небо, Павел Евстафьевич вздохнул озабоченно. Снова днем будет не по-осеннему душно. В руднике жаркая погода—самая скверная для работы, хуже морозов и дождей. От раскаленного металла воздух нагревается как в печке. И напрасно ждать освежающего степного ветерка—сюда, на глубинные горизонты, он заглядывает редко.

Павел Евстафьевич сожалел, что очередная смена, когда и самому машинисту, и шоферам самосвалов придется потеть как в парилке, выпала не ему, а Николаю Псюкало. Управлять машиной ют умеет, пожалуй, не хуже его, бригадира. Но по характеру тороплив, порывист. Выдержит ли все восемь часов задуманную бригадой скорость погрузки? Только бы не нервничал. Нужны спокойствие, хладнокровие, иначе можно и надорваться, не рассчитать силы. Да и зной помешает. Ему с помощником Валерием Рябокобылой в ночную смену работалось легче, хотя к утру гудели ноги и, ныла спина. Признаться, переживал. волновался. Надо было, как говорит, выжать все из машины. И другим показать, на что она способна, задать тон всем сменам бригады.

Когда последний 75-тонный БелАЗ, получил свою «порцию»—пять ковшей горной породы, двинулся с площадки, Гиль остановил экскаватор и сбежал по его крутым ступенькам на землю. Там поджидал его вместе со сменщиками Александр Михайлович Любицкий, начальник карьера.

Ну даешь, Евстафьевич!—сказал он • нотками восхищения, пожимая руку.— Поздравляю с отличным началом! Столько породы, сколько вы с Валерием наворотили за эту смену, некоторым и за целые сутки не осилить. Водители самосвалов—и те удивляются...

— Первая танковая атака отбита!— усмехнулся Гиль, подняв руку к козырьку кепки. Любит он повторять это выражение.

И впрямь бывает что-то похожее на атаку, когда к экскаватору справа и слева движутся один за другим многотонные самосвалы, только успевай их нагружать, и слышен непрерывный гул мощных моторов.

— Может быть, и сегодня кто-нибудь, как тогда Николай Манза, засомневается, все ли у вас чисто?—лукаво подмигнул Любицкий, зная, что шутка—лучшее лекарство от усталости.

— Если появится желающий, так и быть, уступим ему одну смену... О том случае на комбинате вспоминают с улыбкой. Осрамился машинист Манза при всем народе. В деле он из тех, о ком говорят: звезд с неба не хватает. А похвалиться, покуражиться — мастер. Как-то горняки чествовали бригаду Гиля за первое место в соревновании. Так Манза в перерыве в кругу курильщиков бесцеремонно заявил:

— В тепличных условиях всякий горазд ставить рекорды! Дайте мне место Гиля, уверяю вас, еще больше нагружу... Дошло его хвастовство до Павла Евстафьевича. Он как раз в отпуск собирался. Попросил начальника участка:

— Пусть Манза поработает вместо меня

машинистом...

Делал это по-доброму, без всякого умысла. Просто хотелось убедить соседа, что работает в таких же условиях, как и он. И он охотно согласился: дескать, наконец-то появилась возможность показать себя. Но отработав лишь три смены, явился в контору рудника.

- Больше на этот экскаватор не пойду,—заявил с нотками обиды.—Хватит с меня! Там даже покурить некогда— пальцы и губы пообжигал. На минуту зазеваешься, так водители самосвалов сигналят, кричат как очумелые...

И он сбежал, не выдержав нагрузки, привычной для бригады Павла Евстафьевича и работавших с нею шоферов. Слухи о конфузе Николая Манзы быстро разнеслись по участкам. Острые на язык машинисты то и дело донимали его:

«Поделись-ка секретом, как рекорд выдавал...» Приходилось ему, любителю посудачить на перекурах, краснеть, избегать встреч.

— Думаю, Евстафьевич,—улыбнулся Любицкий,—вряд ли найдется еще один такой искатель «тепличных условий». Побег Манзы стал уроком и ему самому, и всем, кто брал под сомнение ваши результаты. Хотя завистники, наверно, есть...

— Разве это плохо?—отозвался Гиль.— И я всегда по-доброму завидовал тем, кто умеет лучше работать, у кого сильный, волевой характер. Тебе, кстати, тоже...

Когда-то Гиль и Любицкий почти одновременно начинали машинистами экскаваторов. Но Александр Михайлович спустя несколько лет поступил на заочное отделение института. После защиты диплома горного инженера был назначен начальником участка в карьере, затем поднялся на ступеньку выше. Павел Евстафьевич тоже три года корпел над учебниками—нужно было закончить среднюю школу. Но подавать документы в институт не решился: одолевали сомнения, не будут ли занятия в ущерб работе на экскаваторе. Да и не мыслил куда-то уходить с должности машиниста. Правда, перечитал почти все книги по институтской программе, постоянно следит за техническими новинками в отрасли. Так что по профессиональным знаниям, пожалуй, не уступит инженеру. Он с Любицким, как и прежде, близкие друзья. Часто советуются, сообща мозгуют, как увеличить добычу руды, с полной отдачей использовать горную технику. А то и поспорят, отстаивая на равных свою правоту.

И в этот раз Александр Михайлович был первым, с кем Гиль поделился задумкой бригады отгрузить за месяц пятьсот пятьдесят тысяч кубометров горной массы—в два с половиной раза больше среднеотраслевой нормы. Оба понимали:

дело не шуточное. Такой производительности труда никому не удавалось достигнуть на рудниках страны. Поэтому вместе еще и еще раз взвешивали все до мелочей, выверяя расчеты Павла Евстафьевича, над которыми тот и сам не один день ломал голову. Хотя бригада и прежде работала по особому календарю, каждые сутки в полтора раза, а то и вдвое перевыполняя задание, теперь предстояло резко шагнуть вперед.

А вечером, перед началом смены, в карьере собрался целый «консилиум»:

первый секретарь Жовтневого райкома партии Василий Михайлович Квартюк, директор комбината Олег Иванович Хропко, секретарь парткома Николай Ефимович Пугач, инженеры. Приближалось двенадцать часов ночи. Несмотря на поздний час, пришли машинисты соседних участков—с любопытством ожидали первых результатов.

Такая «парадность» несколько смущала Павла Евстафьевича. Казалось, даже осветительные фонари горят ярче обычного. Но как только поднялся в кабину экскаватора, включил управление, все постороннее забылось. Машина была послушна, будто угадывала его мысли. Самосвалы подходили, четко выдерживая условленный интервал. Всего полторы минуты—и кузов наполнен. Еще несколько секунд—и восьмикубовый ковш опускается над другим грузовиком... Бригада давно применяет свой способ погрузки, уважительно названный «елочкой», свой оригинальный «рисунок» проходки забоя. И на этом немало выигрывает.

Обычно в руднике рядом с экскаватором оставляют площадку для одного самосвала. Но попробуй-ка быстро вывести из-под стрелы нагруженную машину, поставить на ее место следующую. Как ни старайся, уйма времени уйдет. Ох, и нервничал, бывало, Павел Евстафьевич, ожидая с поднятым ковшом, пока БелАЗ развернется на «пятачке»! В сердцах ругал водителей, хотя винить их, пожалуй, было не за что. Чувствовал, так дальше работать нельзя. Напрашивался вроде простой вывод—ставь автомашины по обе стороны от экскаватора и загружай их поочередно. Но как выкроить для них место? Полоска отбитой взрывниками породы узкая—каких-то тридцать—тридцать пять метров. На ней не разгонишься. Впрочем, можно сделать забой вдвое шире, рассуждал бригадир. Тогда на площадке будет достаточно места. И проектанты за более просторный забой. Посоветовался с инженерами. Следующий блок бурильщики подготовили уже по его заказу. Начались пробы. А вскоре по руднику разнеслась молва: Гиль придумал какую-то «елочку» и нагружает самосвалы вдвое быстрее.

Соседи-машинисты восхищались, наблюдая за работой его бригады, но сам он пока был не совсем доволен. Искал, в какой последовательности разбирать блок взорванной массы, чтобы новый способ давал больший эффект. Ведь если врезаться в «грудь» забоя как попало, угодишь в такой тупик, что даже для одного самосвала рядом не найдется удобного места. Придется ставить его за спиной. И будешь мыкаться: наполняется ковш за четыре-пять секунд, а пока перенесешь да выгрузишь породу в кузов—уйдет доброй полминуты.

— Как танцевать будем: от порога к столу или от окошка к печке?— полушутя обращался Гиль к машинистам своей бригады.

Вместе прикидывали разные варианты проходки забоя. Чертили их на бумаге, потом на участке испытывали. Хотелось, как говорят, сразу двух зайцев убить:

чтобы и площадка для "елочки» имелась постоянно, и ближе было носить ковш к самосвалу. Удачное решение нашлось не сразу. Теперь-то Павел Евстафьевич, да и каждый в бригаде с закрытыми глазами покажет, в какой очередности удобнее брать пласт, где и как ставить машину, а сначала работали с чертежом. Навыки, сноровка приходили постепенно. Да и кто бы прежде поверил, что всего лишь за полторы минуты можно загрузить пять ковшей— полный самосвал. По норме-то времени отпускается втрое больше! Убедились, вполне можно. В новый темп работы втянулась вся бригада. Его считают привычным, нормальным для себя не только сам бригадир и горняк-ветеран Петр Степанович Богдан, но и ребята помоложе—Николай Петрович Псюкало, Василий Ферапонтович Холодный...

Первый час рекордной вахты пролетел для Гиля как-то незаметно. В азарте состязания с шоферами самосвалов, то и дело наступавших ему на пятки, забыл о времени. Вдруг в динамике голос учетчицы:

— Павел Евстафьевич, за час вы нагрузили 1250 кубометров...

Не верилось: цифра была чересчур большая. Но спустя несколько минут, подтвердили: «Ошибки нет. Все верно». Улыбнулся про себя Павел Евстафьевич. Радостная весть, будто свежий ветерок, прибавила сил. Прошел второй час—выработка еще выше: 1270 кубометров... Только к утру темп чуть спал. Видать, устали шоферы, да и сам притомился. Но в целом был доволен: за ночь три сменных задания. Выдержать бы так весь месяц!.. В один из тех жарких, напряженных дней удалось мне побеседовать с водителями работающих здесь транспортных бригад. Настроение у них было бодрое, хотя каждому доставалось, пожалуй, не меньше, чем экипажам экскаватора. До отвалов, куда возили горную породу, близко—километра полтора. Но дорога из карьера—далеко не асфальт. Автомашины с грузом идут все время в гору, подчас и разминуться трудно. А время считают по секундам. Промедлил, застрял в пути—уже ЧП. Впрочем...

— Работать с бригадой Гиля—одно удовольствие,—заметил Николай Петрович Рыбак, первоклассный мастер.—Я бы дал ребятам ордена за их «елочку». Грузят быстро, никакой тебе очереди. Делаем почти вдвое больше ходок, чем иные шоферы на соседних участках. Конечно, у нас дисциплина—гулять, прохлаждаться некогда...

Владимир Тихонович Глоба, бригадир водителей мощных самосвалов БелАЗ549, говорил:

— У нас девять автомашин, а по объему перевозок они заменяют пятнадцать. Все шоферы опытные, старательные. Но не в этом дело. Нам крепко повезло: давно работаем с бригадой Павла Евстафьевича. Знаете, сумел он как-то спаять в один коллектив, в единый кулак всю цепочку—взрывников, бурильщиков, энергетиков и нас, водителей. Каждый душой болеет за общий результат. Само собой, организация труда...

А сам Павел Евстафьевич, рассказывая о делах и заботах своей бригады, объяснял:

— Думаете, мы пошли на рекорд ради славы? Нет. И не ради длинного рубля. Совестно на душе, что горняки Криворожья оказались в долгу по добыче руды, так нужной сейчас народному хозяйству. Легко искать оправдание: дескать, не хватает горной техники, транспорта. Конечно, будь на рудниках горнообогатительных комбинатов двадцатикубовые экскаваторы, 180-тонные самосвалы, образцы которых испытываются, мы бы далеко шагнули. Но когда еще эти машины прибудут к нам! А коль сегодня недостает экскаваторов, грузовиков, выход один—в полную силу использовать все, что имеется. Вот мы и решили посмотреть, на что способна техника. И другим показать. К тому же гораздо быстрее откроем крупный пласт руды, она пойдет в домны, мартены. Разве это маловажно? Бригада дала слово в нынешней пятилетке отгрузить сверх задания полтора миллиона кубометров горной массы. Так что надо выполнять обязательства...

Спрашиваю Гиля, много ли времени ушло на подготовку к этой ударной вахте. Он о чем-то задумался, затем ответил, слегка улыбнувшись:

...Вроде не сравнить по важности разборку пустых отвалов в стороне от карьера с добычей руды. На отвалы обычно и технику посылали похуже, и люди приходили те, у кого меньше опыта. И вдруг там образовался затор—некуда было принимать породу. В карьере стали задыхаться. Причина? Бригада экскаваторщиков работала спустя рукава. Пришлось руководству рудника спешно сватать туда лучших бригадиров из забоя. Однако желающих не находилось. В один из тех дней к начальнику карьера зашел молодой машинист.

— Пошлите меня бригадиром. Обещаю—положение поправим...

Это был Павел Гиль. Начальнику карьера нравилась его смелость, решительность. Хотя побаивался: по плечу ли будет такая ноша? Парень-то всего два года в забое машинистом, работать на отвалах ему не приходилось. Хотя закалку получил еще раньше. По комсомольской путевке ездил поднимать целинные земли в Казахстане, трудился на одной из шахт Кривбасса. А здесь, на руднике, начав бульдозеристом, быстро поднялся вровень с мастерами. Да и Николай Подвалюк, бригадир Гиля, обычно скупой на похвалу, хорошо о нем отзывается: «Надеюсь, Павел справится. Он настойчив, не боится трудностей, умеет сплотить вокруг себя людей. Я спокоен, когда оставляю его за себя». Люди в бригаде, которой пришлось тогда руководить Павлу Евстафьевичу, оказались неплохие. Просто одни утратили веру в свои силы, других нужно было основательно подучить. Поначалу он растерялся: знаний, опыта в ту пору у самого было маловато. А тут одни неприятности—то экскаватор выйдет из строя, то проседает времянка-дорога, нельзя принять вагоны с грузом. Однако постепенно дело наладилось. Вместе со своим вожаком люди увлеклись экспериментами, поисками, как лучше наладить работу. Сообща учились, обретали опыт. Чем еще брал Павел, так это личным примером. Мог в трудную минуту и на бульдозер пересесть, и подменить соседа по смене. В следующем году бригада, которую ранее считали безнадежной, своим стареньким четырехкубовым экскаватором приняла в отвалы миллион кубометров породы. Достигли выработки, в то время здесь неслыханной. Затем что ни год—новая ступенька. Уже и полтора миллиона кубометров не считали своим «потолком».

Идти туда, где труднее, брать самую тяжелую ношу—это в характере Гиля. По натуре своей он новатор. Легкий путь, проторенный другими, ему просто не по душе. Когда познакомишься с ним ближе, побеседуешь с людьми, которые, как говорят, вместе с ним пуд соли съели, восхищает его сила воли, упорство, постоянное чувство неудовлетворенности достигнутым. «Если не я, то кто же?»—вот его жизненный принцип. Сегодня, скажем, вряд ли услышишь от кого-либо из горняков худое слово о главном труженике рудных карьеров— восьмикубовом экскаваторе ЭКГ-8И. Давно многие убедились: машина надежная, высокопроизводительная, правда, любит руки мастера. А было время, когда экипажи, привыкшие к легкому, простому в управлении «четырехкубовику», отказывались от нее. Выработка была всего лишь на половину проектной мощности—даже ниже, чем на старом. «Не годится этот экскаватор для твердой горной породы»,—поспешили вынести приговор.

— А я не верю, что машина плохая,— заявил Гиль секретарю парткома Качалову.—И хочу доказать...

— Что же, дадим тебе такое поручение как молодому коммунисту,—поддержал Иван Тимофеевич.—Подбирай себе надежных ребят.

Приняла бригада новенькую машину, только что поступившую с Ижорского завода. Ребята—Иван Репин, Адам Цалко, Николай Эсько—подобрались энергичные, под стать бригадиру. Загорелись скорее испытать экскаватор в деле. Однако сначала в забое были одни неудачи. Все привыкли к старым машинам, где кабина у самой земли, а тут сидишь на семиметровой верхотуре. Да и управление иной конструкции. Словом, повторялись у них те же огрехи, что и у соседей. То ковш не наполняется, то груз летит мимо кузова. "Не ему, а нам самим надо ставить «двойки»,—огорчался бригадир. Что его особенно тревожило? Если попадались крупные глыбы породы, ковш их не брал, отворачивался. Крепление-то у него не жесткое, реечное, как в старом экскаваторе, а канатное. Вот за это и невзлюбили его машинисты: «Крутит головой, как норовистый конь». Но упрекать надо было прежде всего бурильщиков, взрывников, по вине которых получалось много «негабарита»—тех самых бутов и глыб. Побывал тогда Гиль у главного инженера и в бригаде бурильщиков, доказывая: забой надо готовить лучше. И лед, как говорится, тронулся. Вскоре они вывели машину на проектную мощность. Чуть ли не со всех рудников Криворожья приезжали горняки—учились, как «обуздать норовистого коня».

Пробиваясь к рудным пластам, бригада Павла Евстафьевича за две пятилетки, девятую и десятую, наворотила своим экскаватором целые горы породы—24 миллиона кубометров. Зато открыли доступ к десяткам миллионов тонн руды. И по традиции, что ни год—то новый рекорд. «Нет, однажды нас постигла неудача,— уточняет бригадир.— Снабженцы подвели. Почти четверо суток не было горючего. В самый разгар работ пришлось остановиться...» По замыслу конструкторов машиной можно погрузить в год полтора миллиона кубометров горной массы, а они давно перешагнули два с половиной миллиона.

Пригласил как-то в Москву министр черной металлургии Иван Павлович Казанец группу лучших экскаваторщиков отрасли. Был среди них и Гиль. Когда коллеги услышали, что его бригада намерена за год нагрузить в самосвалы 2,6 миллиона кубометров породы, мало кто поверил. Прозвучала реплика: «Видать, там на юге прекрасные условия. Попробовали бы у нас...» Пришлось ему уверять, что в их руднике тоже нелегко добывается руда. Все чаще поднимают ее пласты, залегающие на глубине за триста метров. Скальные породы трудно взрывать и грузить. Особенно достается водителям самосвалов. А берут горняки мастерством, смекалкой. Рассказал о своей «елочке». И о том, что дают им бригадный подряд, работа в тесном контакте с бурильщиками, автомобилистами, энергетиками...

Весть о присвоении звания Героя Социалистического Труда за выдающиеся трудовые успехи застала Павла Евстафьевича в Кремлевском Дворце съездов. В перерыве между заседаниями XXVI съезда партии, делегатом которого он был, его поздравляли друзья, знакомые. Пришла телеграмма из Кривого Рога. Ребята сообщали, что бригада каждые сутки в полтора раза перевыполняет производственное задание. И это в распутицу, при бездорожье!

— Отчетный доклад Центрального Комитета, с которым выступил Леонид Ильич Брежнев, вся атмосфера съезда,—вспоминает горняк,—вызывали у нас небывалый прилив сил. Я тогда увидел захватывающие своим величием горизонты пятилетки. Невольно задумался: а каков же мой личный вклад в это дело, все ли резервы используем? Очень радовался, узнав о высокой награде. Понимал, что она обязывает трудиться намного лучше, чем прежде.

...В бригаду Василия Васильцова Гиль прибыл в самый «подходящий» момент. На смене был бригадир—человек трудолюбивый, но немного заносчивый, гордый. По соседству поломался экскаватор, и все самосвалы оттуда тоже двинулись к нему. А Васильцов, в спешке загнав свою машину в «нишу», суетился, но дело шло медленно. Очередь росла. Поднявшись к нему в кабину, Гиль предложил перестроиться на погрузку «елочкой».

— Видишь, мне сейчас не до экспериментов!—ответил тот недовольным тоном.

— Не горячись, Василий Антонович,— успокаивал его Гиль.—У тебя же столько транспорта—в самый раз на «елочку».

Немного подумав, Васильцов согласился. Павел Евстафьевич выбрал место, куда перегнать экскаватор, показал ему, как лучше поставить с обеих сторон самосвалы, в каком порядке грузить. «Ученик» оказался понятливым. Закипела работа. И очередь автомашин враз растаяла. До конца смены нагрузил он двенадцать самосвалов вместо своих шести. А назавтра, уже заказывая себе грузовиков больше обычного, Васильцов хвастался: «Хочу с Гилем померяться силами...»

Павел Евстафьевич был доволен таким исходом. Значит, не зря ездил к соседу. Однажды в парткоме зашла речь, почему в большинстве бригад слабо приживаются новинки, передовой опыт. Он тогда откровенно, без обиняков заявил:

«Плохо учим людей». В самом деле, приезжает иногда к ним в бригаду целая делегация машинистов. Всего на несколько минут, как экскурсанты. Одна лишь видимость, что это школа передового опыта. Человеку нужно растолковать, убедить его, что новшество сулит пользу. Иначе будет мало толку. Он еще раньше думал: нужно самому идти в бригады, особенно к тем, кто отстает. Поделился своей идеей с членами партийного комитета. Возражений не было. Вскоре эту форму учебы «узаконили» на комбинате. Павел Евстафьевич побывал на участках у многих экипажей экскаваторов. Обычно приходит не «на минутку». Толково объясняет, что к чему, а если нужно, и сам садится за рычаги управления. Когда на отдаленном Петровском руднике образовалась «запарка»—не успевали горняки, вскрывавшие рудные пласты в новом карьере, так Гиль пробыл там целую неделю, обучая молодых машинистов. Он убежден: если к делу относишься не формально, а с душой, всегда останется добрый след. И радостно ему, что все больше горняцких бригад, вчера еще работавших по старинке, идут за передовиками.

Доверие—один из основных принципов Павла Евстафьевича в отношении к молодым рабочим, которые приходят в бригаду. «Сделай так,—рассуждает он,—чтобы человек с первых шагов поверил в свои силы и в тебя. Будь с ним добросердечен, искренен, требователен—и тогда он станет настоящим рабочим». В его бригаде получили трудовую и нравственную закалку многие горняки и стали первоклассными мастерами. Нескольким ребятам в разное время было предложено возглавить другие бригады. Так ушли Иван Репин, Иван Цимерман, Адам Цалко. И вывели свои коллективы в передовые. О них говорят с уважением на комбинате. Окончив институт, работает заместителем главного инженера рудника Юрий Сербии, тоже здешний воспитанник. Владимир Бабенко, недавний рабочий, выдвинут на должность горного мастера. Растут люди...

У иного машиниста помощник, как мальчик на побегушках. Бывает, проходит два-три года, а он еще самостоятельно не брался за руль. Гиль считает это непростительной ошибкой. У него правило: чуть-чуть освоился парень—садись в мое кресло, показывай, на что гож. А сам—рядом: в нужную минуту посоветует, поможет. Не случайно, видать, в бригаде все помощники умеют управлять экскаватором. Не так долго работает подручным у Павла Евстафьевича, вернувшись после службы в армии, комсомолец Валерий Рябокобыла. Но уже в любое время готов подменить Павла Евстафьевича, грузит породу как заправский машинист.

А первые самостоятельные шаги давались ему трудно.

— Боялся я, как бы не повредить самосвал,—признается Валерий.—Набираю ковш породы, а у самого поджилки трясутся. И высыпал прямо на землю. Другой раз—снова... Павел Евстафьевич успокаивает: дескать, с кем поначалу так не случается. Он, конечно, заметил, что я струсил, но виду не подает. А назавтра, когда я тоже был в кабине, он вдруг чирк пяткой ковша по борту машины. Аж искры полетели.

— Надо же так промазать!—пожал он плечами.—Ну что ж, Валера, теперь садись на мое место. Сделаем еще пару щербинок на борту, зато научишься грузить...

И тут меня охватило какое-то озорство. Высыпал один ковш, второй. Удачно!.. Догадываюсь, Павел Евстафьевич тогда нарочно черканул ковшом по самосвалу...

...Хоть и горячими были дни на руднике, однажды застал я Павла Евстафьевича в райисполкомовском кабинете. Он депутат Верховного Совета СССР. И как бы ни был занят на производстве, есть особые дни и часы, когда принимает здесь избирателей. В этот раз лицо у него было уставшее—приехал прямо со смены, успев только помыться да надеть праздничный костюм.

Первыми заходят в кабинет двое пожилых мужчин. Озабоченно рассказывают, что они с просьбой от имени жителей поселка Заречного. Трудно добираться оттуда в город. Автобусы ходят редко, люди часто опаздывают на работу. Чтобы попасть в городской магазин, ателье, па почту, тоже уходит уйма времени. внимательно выслушав их, депутат пообещал похлопотать в горисполкоме, ' 1тобы прибавили рейсовых автобусов. Женщину, несмело переступившую порог, он узнал сразу. Полтора года назад ее сын, подросток, был задержан милицией за хулиганский поступок. Мать, как выяснилось, плохо занималась его воспитанием. Парнишка рос без присмотра, бросил школу. Дело могло плохо кончиться. Разузнав тогда все обстоятельства по просьбе соседей этой семьи, Павел Евстафьевич по-отечески проникся заботой о судьбе подростка. По его совету парнишка поступил в профтехучилище. Там его определили к опытному наставнику, помогают обрести профессию горняка. Теперь мать радуется, что сын «взялся за ум». И пришла она затем, чтобы выразить признательность депутату за его доброту...

В перерыве Гиль делится наблюдениями:

— Многих посетителей волнуют отнюдь не личные вопросы. Они приходят отстаивать интересы своего предприятия, коллектива, за содействием в оказании помощи товарищу по работе. А то и просто потому, что не могут быть равнодушными к увиденным недостаткам, фактам бесхозяйственности, нравственным изъянам. Я всегда радуюсь, когда у людей проявляется не обывательский принцип «моя хата с краю», а активная позиция. Посмотрите, сколько злободневных вопросов подняли избиратели.

Он открывает толстую тетрадь с надписью: "Дневник депутата»...

***

...Во Дворце культуры горняков на глаза попалась фотография: на сцене большой хор в нарядных костюмах. Может, не обратил бы на нее внимания, но на первом плане, у микрофона, самозабвенно раскинув руки пел... Павел Евстафьевич.

— Наш солист,—угадав мое недоумение, пояснил Николай Леонтьевич Чуваков, заместитель секретаря парткома комбината.—Так поет украинские песни—заслушаешься! Его всегда на «бис» вызывают.

Любовь к пению зародилась у Гиля давно, в раннем детстве. Наверно, передалась от отца и матери. И голос тоже. Семья у них была большая—шесть братьев и две сестры. Жили в волынском селе Олеське, у самой польской границы. Помнит он, как в войну партизаны-ковпаковцы, стоявшие рядом в лесу, пели «Катюшу», и он, шестилетний мальчишка, тоже подпевал, сидя рядом с батей, игравшим на скрипке. Бедно было в доме и в первые послевоенные годы. Если на столе появлялось вдоволь хлеба, был праздник—хотелось петь. В числе первых вступили в колхоз, и жить стало лучше. Павел учился в школе. Ему шел четырнадцатый год, когда семья переехала в Кривой Рог. Батя и старший брат ушли работать на рудник, где требовались сильные руки. Бывало, соберется вечером дома вся семья, отец возьмет скрипку—и польется задушевная песня.

В горняцком хоре, который носит звание народного, Гиль выступает уже многие годы, вместе с женой Людмилой Евгеньевной. Старшая дочка Валя, студентка, играет на аккордеоне, гитаре, поет на сцене. И шестилетняя Наташка тянется к музыке.

Есть у Павла Евстафьевича еще одно увлечение—кулинария. Видать, тоже втянулся с детства. Часто приходилось помогать матери на кухне—едоков-то в доме было много. Зато теперь жена

довольна.

— Закончим вот смену, и приглашай, Павлуша, нас в гости,—подмигнул машинист Петр Богдан, старый его друг, экипажу которого выпало завершить ударный месяц.—Соскучился я по вкусному волынскому борщу и картофельным «дерунам»...

Утром, когда уже были известны результаты, в забой явилась вся бригада. Радовались: на-гора за месяц выдано 560 тысяч кубометров породы—даже больше, чем ожидали. Тут же на площадке начался митинг. С трудовым рекордом поздравляли первый секретарь райкома партии, директор комбината. Девушки вручили цветы. Павел Евстафьевич наклонился к букету. Ох, как пахнут розы в забое!